ПРОДЮССЕР, СОВСЕМ КАК РОДНОЙ 

С моим родным братом связано очень много историй, но я расскажу вам только одну — правда, пока ещё не знаю какую… 

Мне 6 лет, ему, следовательно, на 3,8 больше — всю математику я перекладываю на вас. Мы, двое шпингалетов, готовим наше первое в жизни театральное представление. Я из евреев, таких как Довлатов (одинокий художник, живущий ради искусства), а Саша из таких как Ротшильд (я думаю, его личность в расшифровке не нуждается). Меня переполняет желание творить, а брата желание заработать на «искусстве». 

Канун Нового года. Подмосковье. Если конкретно, то Апрелевка. Квартира нашего дедушки. В отдельной комнате сидят двое маленьких Лысят, которые хотят перевернуть мир. Пинки и Брёйн своего собственного придуманного мира. 

Саша: Надо нарисовать афишу… 

Платон: Да, давай нарисуем елочку, все — таки Новый год 

Саша: под ней напишем: «вход двадцать рублей» 

Платон: рядом с елочкой всю нашу семью: маму, папу, бабушку, дедушку. 

Саша: Эх, нужно больше гостей… 

Я не понял, зачем Саша добавил про гостей, но так как он был старший брат, я был научен жизненным опытом, что за любой «ненужный» вопрос мог получить подзатыльник со словами: «не мешай, я работаю», — поэтому я промолчал. 

«Афиша сделана, теперь осталось понять, что ТЫ будешь делать на сцене?!», — сказал брат, размахивая афишей, чтобы высушить краску. Я стоял в розовых колготках, заляпанной завтраком майке, заправленной в колготки, в шапочке, потому что я опять где — то упал и разбил голову, и чтобы не забрызгать кровью квартиру, на меня надевали специально предназначенный для этих целей головной убор. Одним словом, я был готов перевоплотиться во все, что мне скажет «старший компаньон». Саша был одет в белую рубашку с короткими рукавами, брюки и, поскольку он был старше меня, ходил он уже не в колготках, а в обычных носках. «Как взрослые», — думалось мне, и я страшно этому завидовал. Вообще у меня было три пункта, показывающих, что человек взрослый. Первый — если он ходит в носках, а не в колготках. Второй — если он дотягивается ногами до пола, сидя на диване. Третий — если его одного поднимает лифт. В Москве, во дворе, я мог гулять один уже лет с четырёх, потому что у нас был тихий спокойный район, где все друг друга знали, так что ничего случиться не могло. Но мы жили на шестнадцатом этаже… Лифт не чувствовал моего веса, так что мне приходилось либо подниматься пешком (несмотря на все занятия спортом, я уставал уже этаже на пятом), либо вызывать лифт, заходить в него, и ждать пока кто-то с верхних этажей вызовет его, а я мило попрошу: «Подкиньте до шестнадцатого». Когда я был в лифте один, свет выключался, и мне приходилось закрывать глаза, чтобы не бояться этой страшной темноты, а просто воображать себе какие — нибудь вещи. Иногда я даже засыпал, так что жители нашего дома могли видеть, как в лифте катался спящий четырёхлетний ребёнок… 

Возвращаемся к нашему новогоднему представлению. Саша смотрел на своё творение, в виде афиши: на ней была нарисована маленькая елочка, рядом несколько человек и огромными буквами написано: «Вход СТРОГО двадцать рублей. Пенсионерам скидка». В такой обстановке состоялся мой первый разговор с продюсером. 

Саша: сколько стихов знаешь? 

Платон: ну штук шесть — семь. 

Саша: сегодня читаешь три, если будут звать на бис, максимум ещё одно!!! 

Платон: Ну я хотел все, я специально учил… почему? 

Я тут же получил подзатыльник за «ненужный» вопрос. 

Саша: Платон! Завтра придут гости, ты прочитаешь ещё три стихотворения… 

Я все равно не понял, почему нельзя прочитать все. Голова моя болела не только от того, что я постоянно падал, но и от старшего брата. Я понимал: ещё два — три подзатыльника, и я забуду половину стихотворений. 

«Значит так: одевайся и садись в шкаф. Я пойду всех соберу. Я представлю тебя и приглашу на сцену…», — сказал Продюссер, взял афишу в руки, и хотел выйти из комнаты, чтобы начать свой маркетинг. Я так обрадовался, что сейчас буду читать стихи, что захотел выйти в дверь раньше Саши, разбежался, проскользнул мимо него, но спотыкнулся и снова упал, ударившись головой.

«ЦЦЦ, эх Платон», - прозвучало в тишине. В моей голове были слова мамы: «Не плачь, закуси губу, ты же мужчина!!!». Я закусил. Саша подошёл ко мне, одной рукой он трогал мою шапочку, проверить нет ли новой крови, второй держал афишу, максимально далеко от меня, чтобы, если что, я не забрызгал ее, ни кровью, ни слезами. «Все нормально. Бегом переодеваться. Только не беги, а иди!», - сказал брат, выдохнул и зашёл в комнату, где сидели родители, бабушка и дедушка. 

Я быстро переоделся и залез в шкаф. Было темно, как в лифте. Я по старой привычке закрыл глаза, но из - за всех сил пытался не уснуть. Так я просидел минут двадцать – видимо, Саша решил попить чайку. Но вот я слышу: «Проходите, присаживайтесь». Слышу звук монеток, которые падают в Сашин карман, пытаюсь не засмеяться... «Дамы и господа, леди и джентельмены! С наступающим Новым годом! Третий звонок. Встречайте, на сцене Платон...», - выждав, когда пройдут аплодисменты, я вылез из шкафа, но оказалась, что в комнате тоже полная темнота. Я очень сильно испугался, подумал, что забыл открыть глаза. Но тут Саша резко включает свет – видимо, хотел сделать театральную темноту перед выступлением. Я успокоился по поводу темноты, поднял глаза на «зал», сидящий вчетвером максимально тесно на детском диване, и снова испугался - но уже зрителей... 

Как прошло само выступление, я, конечно же, не помню. Мне сейчас двадцать пять лет, бывает такое, что я выхожу на театральную сцену - но до сих пор не научился запоминать, что было на ней... 

Овации. Я выхожу на бис и по нашему уговору с продюсером читаю ещё одно стихотворение. Снова аплодисменты. Я кланяюсь. И убегаю из комнаты. Все вдруг охнули, испугавшись за то, что я снова упаду. Но нет, я добежал до туалета, без единого падения. Привычка, после представления, сразу идти в туалет, осталась у моего организма, до сих пор. Закончив все свои дела, в данном «заведении», я вначале открыл дверь, а потом надел колготки (не знаю почему, но в детстве я делал так всегда, хотя может и сейчас делаю так же). За дверью стоял папа, он протянул мне руку и сказал: «С премьерой!» 

Второе выступление, уже на большую публику, прошло примерно так же. Я старался не уснуть в шкафу, один раз за день упал, и все так же после аплодисментов захотел в туалет. Так прошли мои первые в жизни новогодние елки. Продюсер оказался человеком честным, и мы поделили все деньги пополам, получилось ровно по восемьдесят пять рублей.